— Нету никого, — донесся грубый голос одного из бандитов. — Мертвая деревня.
— А ты ишо не проверял ее, они тута прячутся, — рявкнул на него главарь. — Тимошка, а ну–ка лупани по избам, чтобы мужики порты потеряли, а бабы враз опросталися.
Грянул выстрел, подхваченный гулким эхом, и снова тишина надежно обложила деревню. Дарган приладил винтовку на остатки подоконника, нащупал глазом прицел, в лунном свете главаря будто кто выставил в витрину московского магазина, остальные разбойники тоже вырисовывались ясными силуэтами. Самое время было открывать по ним стрельбу, чтобы в суматохе успеть продырявить врагов побольше. Поведя концом дула сверху вниз, Дарган поймал на мушку лохматую голову мужика и нажал на курок. Увидел, как кувыркнулся с седла всадник, как заплясала вокруг него лошадь. И тут–же пушечный выстрел раздался возле его уха, огненный ветер опалил одну сторону лица — это привел в действие адскую кремневку старик. Он поставил ее на попа и, довольно крякнув, принялся заталкивать в дуло новый заряд крупной картечи, девушка тоже шустро набивала винтовку свинцовой начинкой, она привыкла к подобным сценам. Но осматриваться вокруг было некогда. Дарган вскинул пистолет на локоть согнутой руки, долго не мог поймать метавшиеся вдоль дороги тени, пока не остановился на груди рослого разбойника. Он успел дернуть за крючок вовремя, в следующее мгновение цель загородили сразу несколько тел. Лошади понесли всадников прямо на развалины, видимо, бандиты сообразили, откуда по ним стреляют. Казак схватился за шашку, но спутница подсунула ему винтовку, в руке у нее сверкнул пистолет. Три выстрела прозвучали почти одновременно, проделав в рядах нападавших приличную брешь. Оставшиеся в живых разбойники завернули морды коней едва не перед головешками от дубовых стен дома. С дикими воплями покружившись возле пепелища, они бросились к месту падения главаря, но тот не подавал признаков жизни. Не оглядываясь, бандиты помчались по улице, ведущей за околицу деревни.
Сизый дым от сгоревшего пороха хмельными завитками поднимался кверху, вонючий запах медленно растворялся в сыроватом воздухе. Скоро лишь не остывшие ружейные с пистолетными дула да глухая тишина вокруг могли напомнить о только что закончившемся бое.
— Жрать захотелось, — подал голос старик. — Поднесли бы щас быка, и его без остатка бы умял.
Дарган засунул пистолет за пояс, подобрал винтовку:
— Дрова есть? — поднимаясь с земли, спросил он.
— А как–же, березовые чурки, за лето успели высохнуть.
— Тогда иди растапливать печку, а припасами мы снабдим.
— Надо бы татей осмотреть, а вдруг кто живой, — старик потянулся ладонью к носу. — Оружие, там, подсобирать, ишо какое, что при них.
— Заодно и проверишь, у нас оружия в достатке своего.
Опять перед глазами замелькали полосатые верстовые столбы и почтовые станции. Казалось, конца долгому пути не будет, девушка на самом деле начала осознавать, что земля велика и бесконечна. Может быть она круглая, как учили их в Сорбонне, древнейшем высшем учебном заведении Европы с длинными деревянными скамьями в аудиториях, а может плоская, как уверял просивший подаяние у входа в Нотр Дам сошедший с ума учитель истории. Он утверждал, что если бы земля была круглая, то вода с нее сливалась бы в небо на другой стороне. Ведь на пушечном ядре или деревянном шарике она не задерживается. Но то, что полям, лесам, рекам и озерам счета нет, было видно безо всяких специальных приспособлений.
За похожим на деревню бревенчатым Воронежем началась казачья вольница. Дарган приосанился, надраил газыри по сторонам черкески, передвинул кинжал на середину тонкого кожаного пояса, сбил папаху на затылок. Чувствовалось, что места эти посреди желтых степей ему дороги. На большаках все чаще стали попадаться разъезды из казаков с пиками, с ружьями за плечами, при шашках. При встречах с ними Дарган щерился белозубым ртом, всем видом показывая, что перед ним братья по крови. Степные воины отвечали ему тем же, не обыскивая, не цепляясь по пустякам, а лишь интересуясь последними днями наполеоновской армии. Казаков на Дон, на Кубань и на Терек в те месяцы возвращалось немалое количество, но ехали они не как путники, зигзагами, а притоптанными и прикатанными колесами тарантаек прямыми почтовыми трактами.
На одном из привалов посреди степи, возле огромного на всех захваченных ночью костра, девушка выскользнула из объятий Даргана, повернула к нему лицо.
— Чего ты хочешь, Софьюшка? — полусонно спросил он.
— Здесь казачий вольница? — сверкнула она светлыми глазами. — Разбойники больше нет?
Дарган откинулся на спину и рассмеялся впервые за много верст пути. Затем напустил на лицо серьезности, притянул к себе девушку:
— В наших краях, милая, такие разбойники, что те, от которых мы отбивались, покажутся тебе мальчишками с парижских улиц, — отведя волосы с ее успевшего загореть лица, сказал он. — Как тебе получше объяснить… Они не знают пощады.
— Что это? — не поняла спутница.
— Если мы попадемся к ним, то живыми вряд ли останемся.
— Они убивают?
— Могут и на куски разделать.
Девушка долго смотрела на огонь. Языки пламени поднимались вверх, распадаясь на искры, растворялись в темноте ночи. Лица сидящих у костра людей играли тенями, на всех до единого лежала печать мужественности и внутренней воли. Она чувствовала исходящую от них силу, словно попала в индейское кочевье с невидимыми вигвамами вокруг, только индейцы были не краснокожими, а представляли из себя загорелых на солнце бледнолицых. На родине во Франции было много книг с картинками про американских аборигенов и про их нравы. Французы жалели отстаивавших независимость людей, к праздникам собирали им посылки и посылали в далекую Америку. Здесь тоже ощущение было таким, будто надень на голову каждому из случайных попутчиков убор из перьев, и отпадет необходимость скакать на другой конец земли.
— Мы едем дикий прерий? — слегка отстранилась она от спутника.
— А что это такое? — переспросил казак, ему лень было шевельнуть пальцем.
— Прерии, это в Америке, мы ходили туда на торговом судне, — подсказал сидевший поблизости человек без возраста. — Они похожи на наши степи, только трава повыше, да деревья кое–где. А еще несметные табуны диких лошадей, по местному мустангов, на них скачут индейцы с луками и маленькими топориками.
— Диких лошадей и у нас было в достатке, — зевнул Дарган. — Всех успели или приручить, или перевести.
— Мы их на подворьях разводим, а те сами плодятся, — не согласился человек. — И царские войска к нам не суются, а в Америке аборигенов уж не осталось.
